Пересмотр: Вкрадчивый хоррор A Dark Song о том, что нельзя понять, но можно простить

«Перемотка» вспоминает ирландскую оккультную драму о мести, надежде и явлении ангела.

 


A Dark Song

Песнь дьявола
Режиссёр: Лиам Гэвин
В ролях: Катрин Уокер, Стив Орам
2016


 

В 2011 году знакомый продюсер спросил молодого режиссёра и сценариста Лиама Гэвина, есть ли у него идея для малобюджетного фильма.

Гэвин, только что посмотревший документалку про мистика Алистера Кроули, за 9 дней написал сценарий «Песни дьявола». Сюжет у вышедшей спустя пять лет картины обманчиво прост: убитая горем женщина находит мага-фрилансера для проведения сложного и изнурительного ритуала, чтобы она могла попросить у своего ангела-хранителя исполнения заветного желания.

Больше всего на свете София (Катрин Уокер) хочет поговорить со своим умершим несколько лет назад семилетним сыном. Такую версию она озвучила Джозефу Соломону (Стив Орам), с которым они вдвоем спрятались от любопытных глаз на полгода в арендованном особняке посреди безлюдной уэльской глуши, отгородившись от нашей реальности очерченным вокруг дома магическим кругом, не позволяющим участникам сбежать до окончания обряда. Скрытые мотивы Софии ставят под угрозу и их жизни, и их души.

Полнометражный дебют Гэвина стал одним из уникальнейших хорроров десятилетия.

 

 

«Песнь…» целиком лежит на плечах Катрин Уокер и Стива Орама.

Пугающий спуск в мир чёрной магии одновременно с главной интригой — сработает ли ритуал — драматургически усилен конфликтом между непохожими и несовместимыми друг с другом Софией и Джозефом. Эти двое — абсолютно разные люди, и в обычной жизни при других обстоятельствах их пути наверняка никогда бы не пересеклись. До фантасмагоричного финала их отношения развиваются от остро антагонистических до сострадательно товарищеских, придавая реализма и приземленности паранормальному бэкграунду.

Нанятый Софией мужчина с говорящей фамилией (библейский царь Соломон подчинил армию демонов и заставил их себе служить) — сварливый, высокомерный и сильно пьющий специалист по потустороннему. Для него это не просто работа. Ему действительно необходимо знать, что там, за границей бытия. Для него, как писал Карл Ясперс, «удивление перед тайной является само по себе плодотворным актом познания, источником дальнейшего исследования», его главной мотивацией и удовольствием.

Из удаленных сцен (вышедший в прокат фильм сократили на час с первоначальных двух часов и 40 минут) мы можем узнать о нем дополнительную информацию: Соломон был священником, учился у другого мага, знаний набрался в библиотеках и путешествуя. Любопытно, как у Гэвина изображен эксперт по теургии. Обычно в кинематографе оккультизм — хобби скучающей аристократии и буржуазии (можно вспомнить «Девятые врата» Романа Полански или «Выход дьявола» Теренса Фишера). Джозеф Соломон далек от этого стереотипа: в своей панаме и потёртых джинсах он выглядит как человек, которого скорее встретишь в районной забегаловке, чем среди наряженных в вечерние платья и фраки представителей высшего света.

 

 

Соломон, в полном соответствии с представлением автора XVII века Томаса Брауна о волшебниках, из низших слоёв.

Джозеф Соломон — почти гётевский персонаж, обрекший свою душу на вечные муки, занявшийся колдовством ради Истины. Алкоголизм и скверный характер можно рассматривать как продолжение его неудовлетворенности и слишком тяжкого груза осознания того, что его ждет после жизни.

Встретившись с Софией, он до последнего упирается. Очевидно, любовь (первый раз София сказала, что её больше не любит когда-то любивший её человек) для Соломона не тот мотив, ради которого стоит идти на такие трудности, когда можно попросить у духов чего угодно и гораздо ценнее: «проводить обряд Абрамелина ради любви всё равно, что Тициану поручить украшения тортов». Он с неохотой соглашается лишь тогда, когда София признаётся в том, что её ребенок мертв, что она хочет его вернуть.

Чудо, подобное воскрешению Лазаря — стимул, ничем не уступающий дополнительному гонорару в 80 000 фунтов стерлингов и возможности попросить у призванного божества об исполнении и своего тайного желания (Соломон хочет свои последние дни провести в покое и тишине). Поэтому как бы отталкивающе он себя ни вёл, нельзя сказать, что Джозеф руководствуется только алчностью. Соломон — человек как низменных крайностей, так и высоких устремлений.

 

 

София же, наоборот, представитель зажиточного класса — не каждый сможет снять в длительное пользование двухэтажную усадьбу и заплатить за работу огромные деньги.

София годами не может смириться со смертью сына. Её изводит чувство вины за то, что она не смогла его защитить и уберечь. Несмотря на эмоциональную и душевную хрупкость, Софии уже нечего терять, она решительна, сфокусирована на цели и готова ради неё на все. Как выясняется позже, её истинное желание — отомстить убийцам мальчика. В отличие от Соломона, она не настолько необычный для жанрового кино персонаж.

Ритуал еще не начался, а София и Джозеф уже на ножах. Что ждёт их дальше, нам остается только гадать, и это одна из удачных находок Гэвина в создании неуютной атмосферы фильма. Несостыковка характеров разовьётся в психологическое, физическое и сексуальное насилие. Лишь после того, как Соломон, практически полностью обессилев, окажется при смерти, их резкая взаимная неприязнь тоже ослабнет. София, пережив бесконечные унижения и даже попытку убийства, всё же не озлобится на своего мучителя, не потеряет в себе человеческое.

 

 

Но что по-настоящему выделяет «Песнь…» на фоне всех остальных фильмов на схожую тему и делает его уникальным, так это именно сам ритуал, занимающий почти весь 100-минутный хронометраж.

Оригинальность «Песни» ещё и в том, что это по сути «Изгоняющий дьявола» наоборот: не изгоняется, а призывается, и не пожирающий душу бес, а божественная небесная сущность. Обряд Абрамелина — действительно описанная в гримуарах церемония по приобретению знаний и общения со своим ангелом-хранителем для выполнения желания.

Уже упомянутый Алистер Кроули пытался его провести, но рассчитанный на 18 месяцев изоляции, воздержания и ежедневных молитв процесс быстро Кроули наскучил и так и не был закончен. По слухам, выбранный им для этих целей дом в шотландском Лох-Нессе с тех пор, как по законам жанра фильма о привидениях, покоя новым жильцам не давал. Из-за своей суеверности Гэвин решил не изображать обряд так, как он описан в первоисточнике, но даже не показав подробностей, режиссёр передаёт изматывающий характер этих практик: их дух, сам процесс трансформации человека — такую же неотъемлемую их часть, как и конечный результат.

В реальности подобные ритуалы визуально скучны и монотонны. Нарисованные магические квадраты и заклинания изо дня в день лишены зрелищности и не кинематографичны. Гэвин придал им живости и порочного шарма. Поэтому изображенный в «Песне…» обряд всё же не лишен привычных жанровых элементов: непонятных магических символов, мёртвых птиц и заклинаний. Есть даже ритуальный секс, занявший несколько унизительных для Соломона мгновений перед преждевременной эякуляцией — один из двух случаев насилия, вышедших ему боком (в последний раз уже буквально: во время ссоры Соломон неудачно падает на нож и долго мучительно умирает от развившихся осложнений).

 

 

Завораживают обыденность и жизненность существования чёрной магии в реалиях фильма.

И София, и Джозеф воспринимают это как нечто нормальное, как часть повседневности. Для них разрыва между трансцендентным и профанным (светским) мирами не существует. По признанию самого Гэвина, при создании своего фильма он вдохновлялся британскими соцреалистами Аланом Кларком, Майком Ли, Кеном Лоучем, и это влияние, особенно характерное для низкобюждетных картин его соотечественников (например, Бена Уитли), придает истории не полудокументальной достоверности, но уместной и органичной непосредственности, убедительности.

Прежде чем начать выполнять свой договор, Джозеф предупредил Софию, что не только ангел будет вызван, но и другие, менее светлые создания смогут вылезти на поверхность. Как тут не вспомнить строчки из «Фауста»:

Мир духов рядом, дверь не на запоре,
Но сам ты слеп, и всё в тебе мертво.
Умойся в утренней заре, как в море,
Очнись, вот этот мир, войди в него.

Начинаются бесконечные медитации, очищение себя постами, молитвами и всевозможными лишениями, испытания для души, разума и тела. С появлением посторонних звуков, мелькающих в дверных проёмах теней, сыплющихся с потолка блёсток мы убеждаемся, что ритуал начинает действовать. София как будто игнорирует необычные явления, она уверена в том, что заклинания не приносят никаких плодов. Отсутствие очевидных успехов в виде ангела заставляет Соломона и Софию сомневаться в правильности своих действий, вызывая всё новые и новые конфликты. Одно дело ругаться из-за котлет по-киевски (одна из удалённых сцен фильма) и совсем другое — отчаиваться из-за пустых титанических усилий.

 

 

Тем не менее, древняя магия сработала.

Соломон, перезапустивший ритуал при помощи утопления Софии в ванне (ложь о мотивах женщины поставила под угрозу всё мероприятие и самих участников, чем окончательно взбесила Джозефа), умирает, а София, попытавшись сбежать из заколдованного дома, обнаруживает, что неминуемо опять туда возвращается. К этому моменту едва различимые в полумраке призраки обретают телесность и, сначала забрав останки Джозефа, нападают на Софию.

Она приходит в себя в тёмном подвале, населённом демонами, напоминающими собой то ли пещерных людей, то ли обитателей дантевского чистилища (бюджетные ограничения играют на руку и здесь — вместо классических чертей нам демонстрируют совершенно новый подход к этим мифологическим существам), которые немедленно приступают к её истязанию. София вырывается и бежит по лестнице из подвала вверх к свету, но обхватившие её руки нечисти тянут женщину вниз в непроглядную тьму.

София, глядя на недосягаемый выход из подземелья шепчет, что ей очень жаль.

 

 

В классической сказочной манере в критический момент помощь появляется в виде огромного, заполняющего всю комнату собой и своим сиянием прекрасного андрогинного ангела-воина.

Ангел похож больше на Афину Палладу с картины Густава Климта, чем на традиционного крылатого юношу с нимбом, — ещё одно выгодное отличие «Песни» от множества других произведений. Изображенный у Гэвина ангел очаровывает, а не ужасает, как библейский тысячеглазый херувим (к сожалению, почему-то не используемый в современной массовой культуре, помимо мемов, сильнейший образ); потрясённая этим зрелищем София просит подарить ей способность простить (и себя, и убийц).

Её раскаяние в собственных мстительных порывах, повлекших в конечном счете смерть Джозефа и перспективу вечных страданий для неё самой, стремление к принятию своих ошибок — основная причина, почему ей должно быть даровано спасение.

 

 

Приёмы создания страха в кино ограничены, и вряд ли в ближайшее время придумают новые.

Остаётся только совершенствовать старые, порой буквально уходя в экстремальные формы, цель которых — ничего, кроме отвращения у зрителя, породившие целое мейнстримовое направление в фильмах ужасов — гиперреалистичную французскую волну начала 2000-х и бесконечные «хостелоподобные» пыточные аттракционы.

«Песнь» находится на другом конце спектра. Это медленный, анти-джампскер* фильм, гибрид хоррора и драмы, сверхъестественного и сверхреалистичного. Он успешно вписывает себя в карликовый, но заметный поджанр grief-horror**, к которому можно также отнести «А теперь не смотри» Николаса Роуга, «Антихриста» Ларса фон Триера и «Бабадука» Дженнифер Кент. «Песнь дьявола» также выгодно выделяется в не настолько известной и провокационной, как уже упомянутая франко-бельгийская, но всё же хоррор-волне Ирландии, наиболее яркими образцами которой можно назвать «Из темноты» Конора Макмахона, «Канал» Айвана Кавана и «Без имени» Лоркана Финнегана.

* Jumpscare — один из наиболее частых приемов в фильмах ужасов; внезапное появление на экране объекта опасности, иногда обманчивое, как, например, выпрыгивающий из ящика кот в «Чужом» Ридли Скотта, и, как правило, в сопровождении громкой музыки или звуковых эффектов, заставляющих зрителя вздрогнуть от неожиданности.

** Grief — горе, грусть.

 

 

В создании тягучей, гнетущей атмосферы нарастающей тревоги Гэвину помогает гудящий дроун композитора Рэя Хармона, лай собак, пугающий детский голос за дверью, блуждающие по дому тени.

Фильм в большей степени полагается на психологически давящий стиль азиатских фильмов ужасов («Тёмные воды» и «История двух сестёр» часто упоминаются Гэвином как любимые), чем на западную агрессивную аудиовизуальную атаку и циничные, дающие мгновенную эмоциональную разрядку джампскеры.

Можно сказать, что «Песнь» — британский подход к японскому хоррору. Страх достигается не сиюминутным сюрпризом, а методичным созданием чувства длящегося дискомфорта — непоказанное всегда нервирует больше, чем любое омерзительное чудовище. И как достоинство фильма Гэвина можно выделить то, что в центре повествования большую часть времени и нашего воображения занимает нечто непознаваемое, неадекватное нашей реальности, что-то пограничное между космическим ужасом и трансцендентностью Бога, попытка рационализации иррационального.

 

 

Гэвин не прогадал, сфокусировавшись на психологическом аспекте оккультных практик, скомбинировав напряжение от экстраординарного и неизведанного с чётко разворачивающейся человеческой драмой.

За несложными метафорами и жанровым слоем «Песни дьявола» — история тяжелейшего принятия потери любимого человека, скорби и вины. Религиозные мотивы и вера неотделимы от «Песни» как по форме, так и по содержанию. С цитаты из Писания начинается фильм, а заканчивается он обретением Софией одной из важнейших христианских добродетелей — любви к врагам, прощения обидчиков, милосердия.

И когда концовка делит зрителей на два лагеря (на по-ветхозаветному кровожадных, разочарованных «хэппи-эндом», и на довольных более человеколюбивым разрешением коллизии), следует понимать, что другого развития у показанной в фильме ситуации для воспитанного в этой гуманистической и душеспасительной традиции верующего католика Лиама Гэвина представить сложно. Сдвиг героини от нигилизма к надежде для автора неминуем и естественен — в гости к богу не бывает опозданий.

 

comments powered by Disqus