Пересмотр: «Последняя любовь на Земле» Дэвида Маккензи

Что станет с человечеством, одно за другим теряющим вкус, слух и зрение, и как заставить зрителей это почувствовать?

 


Perfect Sense («Последняя любовь на Земле»)
Режиссёр: Дэвид Маккензи
В ролях: Ева Грин, Юэн Макгрегор
2011


 

Казалось бы, что странного в фильме про то, как мир накрывает неведомая болезнь? Жуткий вирус гуляет по городам, передается неведомым путём и не оставляет ни малейшей надежды увернуться от страшной участи. Потом — как учат нас 99,9% голливудских фильмов с таким же примерно сценарием — появляется группа учёных (конечно, всё происходит в Америке, но группа, конечно, интернациональная), которая кладёт все силы на то, чтобы разработать вакцину и в последний момент (это важно, да, потому что как же ещё?) развернуть болезнь вспять и дать человечеству надежду.

Немного отходит от этой схемы фильм Альфонсо Куарона «Дитя человеческое». Там надежда на спасение весьма призрачная и неоднозначная, дело происходит не в Америке, а в старой доброй Британии (где зрителю толсто намекают на произведения британца Герберта Уэллса с его тоже весьма невесёлыми историями). Лекарство же никто не придумывает, спасение вдруг объявляется само, случайно и не со стороны интернациональной группы ученых, а откуда вообще не ждали. Финал — очень драматичный, но настолько открытый, что в его хэппи-эндовости невольно можно усомниться.

А вот фильм «Последняя любовь на земле» вообще ломает шаблоны, выдирает стереотипы с корнем, а зритель после просмотра чувствует себя как рыба, которую выбросило на берег.

Дальше будут спойлеры, осторожно.

 

 

Фильм 2011 года снял англичанин Дэвид Маккензи, в списке стран-производителей США не числится, а действие происходит и вовсе в Шотландии. Правда, Perfect Sense с самого начала заявляет о своей интернациональности: быстрым монтажом мелькают документальные и архивные отрывки, которые комментирует закадровый голос. Нам рассказывают о том, что на свете есть очень много всего, и есть такое, что для всех универсально. Например, еда. Например, болезни. Такой приём всем давно знаком, и никого этим сейчас не убедишь. Казалось бы. В «Последней любви», однако, этот приём повторяется снова и снова, а под конец уже и вовсе начинает играть новыми красками. Но обо всём по порядку.

 

1

 

Главная история — о двух одиночествах, которые случайно находят друг друга буквально на самом пороге катастрофы. Ева Грин играет молодого врача, занимается эпидемиологией. Именно ей приходится столкнуться с одним из первых признаков болезни: в местную больницу поступает мужчина, у которого отказало обоняние. Так действует новая неведомая болезнь — она отнимает чувства. Сначала учёные и медики решают, что это просто совпадение, потом — что это временно, пройдёт. Но когда вслед за обонянием отказывает и вкус, люди начинают переживать.

Главный герой — шеф-повар в исполнении Юэна Макгрегора. Его профессия тоже напрямую связана с новым вирусом, а точнее — с его последствиями. Как же готовить еду, если не можешь ни чувствовать запахи, ни попробовать что-то на вкус? Вопрос риторический. Казалось бы. Но как уже можно было догадаться, в этом фильме всё не так и всё не то.

И у него, и у неё своя история, но прошлое затрагивается здесь буквально по касательной, только чтобы дать понять, что это — живые люди, не манекены. Самое важное — настоящее, потому что, как становится понятно уже к середине фильма, будущего здесь нет. И это один из самых больших парадоксов «Последней любви». Многие фильмы, будь они американскими, китайскими, бразильскими или русскими, пытаются выйти к концу на какой-то более-менее удачный исход — если не откровенный хэппи-энд, то хотя бы открытый финал. Хоть какую-то надежду подарить зрителю, чтобы он не ушёл из кинотеатра совершенно разбитым. Этот фильм идёт другим путем. Он развивается по спирали, ведущей вниз.

 

2

 

Удивительное дело, главная героиня — эпидемиолог, она как раз подходит под стереотип, где кучка ученых находит противоядие. Но здесь они его не находят. Более того, они даже не очень его ищут! Да, они продолжают ходить на работу, продолжают капать в пробирки какие-то вещества, что-то изучать на животных, но нет никаких указаний на то, что они создают лекарство от страшной болезни, которой все поголовно страдают. Нет, фильм акцентирует внимание именно на этом: после каждого витка вниз — потери очередного чувства — человечество снова выравнивает своё положение и продолжает существование.

Да, они потеряли очень многое, потеряли невероятное количество новых ощущений, потеряли даже память об ощущениях: закадровый голос рассказывает, что все воспоминания, которые могли бы возникнуть от случайных запахов, теперь уже не всплывут в памяти и навечно останутся погребены там, на дне. Но жизнь продолжается — это становится лейтмотивом фильма и звучит с каждым разом всё более дико. Люди продолжают ходить в рестораны, потеряв чувство запаха и вкуса, продолжают ходить на концерты, потеряв слух. Это немыслимо для обычного человека, но для героев фильма это те условия, под которые приходится подстраиваться. И это удивляет больше всего: люди не сопротивляются, не бунтуют, не пытаются найти выход любой ценой — они подстраиваются.

 

3

 

Ещё один примечательный момент, о котором хочется упомянуть, — это яркие вспышки эмоций, которые предваряют потерю чувств. Первая вспышка — грусть. Перед тем, как потерять обоняние, человек переживает несколько минут неуёмной печали, грусти, сожаления. Буквально все плачут навзрыд, не только главные герои — здесь как раз идёт в ход документально-архивная нарезка. Они как будто заранее оплакивают те воспоминания, к которым теперь будет закрыт доступ, когда они потеряют способность чувствовать запахи.

Дальше — перед тем, как люди перестают чувствовать вкус, — следует страх. Всё, чего они боялись, сознательно или нет, всё прорывается наружу, и человек бьётся в страшных судорогах, снедаемый животным ужасом. Тут точно так же возникает нарезка из нескольких персонажей, чтобы показать глобальность происходящего.

Третий взрыв эмоций — самый страшный. Это вспышка необоснованной ярости, направленной на ближайшего человека, которому не повезло оказаться рядом с тем, кого обуял новый симптом. Здесь, конечно, документальные кадры вырастают в полную мощь – уж чего-чего, а кадров запечатлённого насилия хватает. Конечно, и главных героев окутывает эта пелена ярости, что влечёт за собой известные последствия: они высказывают друг другу всё самое неприятное, давят на самые болезненные точки ближнего своего. Но именно документальная нарезка в несколько раз усиливает это ощущение полной беспомощности перед всепоглощающим гневом. А дальше идёт самый большой контраст в фильме и самый необычный поворот. За вспышкой ярости наступает потеря слуха.

 

4

 

Как показать потерю слуха в кино? Отключить звук, логично. Очень эффективно тут показан момент, когда герой уже оправился от своего приступа гнева и звонит героине, чтобы извиниться, чтобы попросить прощения, чтобы заставить её вернуться, — она ещё слышит, она берёт телефон. Но именно его слова, которые доносятся из телефонной трубки и уже с той стороны баррикад (он уже не слышит), вызывают её собственную вспышку ярости. Она ломает мебель, кидает в стену стулья, а из разбитого телефона доносятся последние слова любви. Сильный ход.

Но вернёмся к проблеме потери слуха. Как быть, когда вообще все в фильме перестают слышать? Вот тут как раз на помощь приходят закадровый голос и закадровая музыка. Пока мы наблюдаем, как «жизнь продолжается» и люди пытаются жить по-прежнему, после нескольких минут тишины начинает вдруг звучать закадровый голос, — и это даёт эффект, которого от него не ожидаешь. Теперь это не просто мудрый поясняющий голос откуда-то извне, теперь это просто-напросто единственный голос. И музыка, которая так же звучит за кадром, — единственные звуки, которые теперь доступны зрителю. А ведь фильм ещё продолжается, как и жизнь на экране.

 

5

 

Как будто сжалившись наконец над человечеством (но не над зрителем, хэппи-энда всё равно не видать), последним приступом эмоций перед потерей самого дорогого — зрения, становится радость, счастье, любовь во всех ее проявлениях. Такой вот намек на то, что всё закончится хорошо, а на самом деле пробирает до костей, потому что понимаешь, что эти радостные люди сейчас почти ничего не ощущают, и вот-вот потеряют последнее. И вершит всё совершенно дикий финал. Тёмный уже экран, тишина внутрикадрового мира, только голос «извне» доносит до зрителя, что бы он увидел, если бы мог: двое влюблённых обнимают друг друга и радуются тому, что могут хотя бы чувствовать дыхание другого. Потому что «жизнь продолжается». Жуть.

Если оценивать фильм по чисто техническим киношным параметрам, то ему далеко до шедевра Куарона, не говоря уже о гениальной работе оператора Эммануэля Любецки. Но по силе воздействия этот фильм можно назвать, наверное, одним из самых успешных — во многом благодаря тем приёмам, которые тут используются. Это и документальные кадры, и закадровый голос, и необычное построение сюжета. Конечно, нельзя говорить так уж категорично о том, что фильм не оставляет никаких надежд, не оставляет ни малейшего шанса найти выход из положения. На самом деле, весь фильм только об этом и повествует – о выходе из положения. Но в том виде, в котором остается человечество под конец фильма, лучше б не было этого выхода. Да и есть ли он реально у тех, кто там остался?

comments powered by Disqus